Ятаган - Страница 2

Много рек рассекает необъятную Россию. Питательные жилы огромного тела то бьются неприметно, как волосяные сосуды, то кипят жизнию, как начальственная артерия. Жи вопись природы, отрывки из истории разбросаны на их бере гах, а ни у одной нет столько поэзии в названии, как у ре ки, которая протекает по Тульской губернии от северо-за пада к юго-востоку. Пробив землю неугомонным ключом, она явилась на свет в Богородицком уезде, прорезала себе путь чрез Ефремовский, и видно, с каким усилием рвалась между гор, металась от скалы к скале, чтоб, наконец, добраться до Дона. "Красивая Мечь" - прозвал ее народ, не согласуя прилага тельного с существительным. В том месте, где она выгиба ется наподобие рога и где стоит село Изрог, сохранилось до сих пор темное предание о приключении, от которого будто бы произошло это поэтическое имя. Рассказывают, что там какой-то Ярослав переезжал когдато через мост в коляске; что лошади провалились; что он, для спасения любимого коня, вынул меч и хотел обрубить постромки, но уронил его в воду. Есть еще предания, есть еще поэзия старины в окрест ностях Красивой Мечи. Близ нее лежит так называемый "КоньКамень", окруженный своими обломками и другими камнями, вросшими в землю. У иных это проезжий витязь, это безбожный народ, который осмелился творить в честь его игрища и пляски на день вознесения. У иных это чуже странный богатырь, который ехал по заповедным лугам и не поклонился на привет красных дев да молодых парней, сказав, что на земле не кланяется никому. Гром наказал его. Там накануне Иоанна Крестителя, Ивана Купалы, свер кает таинственный огонь по верхам гор, спускаются с неба свечки и венцы. "Свечка горит", - скажут вам, указывая на фосфорное сияние. Бог весть, кто затеплил эту лампаду, только она теплится над схороненным кладом или над рус ским, убитым за независимость. Студеная прозрачная река течет так же быстро, извива ется так же неправильно, как летает над нею ласточка, бес покоясь о приближении тучи. Высокий тростник шумит по ее заливам. Круты, отвесны берега ее. По ним тянутся леса, кое-где возвышаются курганы, надгробные памятники безыменных людей, и кое-где мелькают разноцветные скалы: то бледные, то голубые, то желтые. Тут дико глядит при рода, и когда осень, обрывая деревья, подергивает зелень краскою смерти, тут приятно смотреть на орла, как он, опустясь на прибрежную вершину, сидит спокойный с чув ством своей царственной силы. Река красивая, река живо писная, очаровательная Мечь!.. В иную минуту ее небо при мешь за небо Швейцарии!.. Далее от берегов за лесами, за курганами открывается обширный горизонт: деревни, поля, рощи. Картина более игривая, более суетная... На ней жизнь, труды, пот человека, и чтоб эта жизнь, эти труды не показались горькими, па нее должно любоваться не осенью, а при блистательном солнце лета, в летний полдень, в летнее утро!.. Велико наслаждение писателя, если придется ему рас сказывать происшествие, которое случилось в неизвестном углу, да хоть сколько-нибудь заманчивом для воображения; происшествие на просторе поля, не в сонном городе, где пет приключений на улицах и страстей в гостиных; где жизнь изнашивается без жизни и где не вымолишь у нее ни одного предмета для повести. Много лет тому назад на берегу Красивой Мечи в пре красный вечер июня, в эти сладкие часы, когда у юноши на вертывается безотчетная слеза мечтательности, небольшое общество расположилось около чайного стола в душистом саду, под тихим небом деревни. Тесный кружок состоял из людей одного племени, одной классификации: но, судя по первому взгляду, некоторые отделялись от других резкою межою понятий, привычек, образованности. Случай не но вый!.. От чайного столика до пышного обеда, от семьи до бала все то же: говорят одним языком и не понимают друг друга. Кроме этого разногласия в образе воспитания и в обороте мыслей, тут таилась еще причина для щекотливого спора. Все страсти, желания, склонности человека умещают ся легко на самом узком пространстве, и этот малый мир, сколок с большого, заключал в себе начало многих разно образных волнений сердца. Для одних тут было чему радо ваться, на что надеяться; для других - чему завидовать, чего искать и на кого взглянуть. - Прикажете ли, папенька, еще чаю? - Да помилуй, Верочка, я и этого допить не могу. У ме ня слишком сладко, а Андрею Степановичу ты, кажется, на лила совсем без сахару. Он своей чашки и не отведал. После этих слов отец Верочки опустился в кресло и про должал беспечно пускать на воздух легкие струи дыма. Верочка спешила поправить свое рассеяние. Ее лицо, ве селое, одушевленное, приняло вдруг выражение некоторого спокойствия и важности, как бывает часто, если нечаянный намек, взгляд, звук, какая-нибудь безделица напомнит жен щине, что она увлеклась немного. Но этот переход от дви жения к покою, от свободы к оковам не нравится... Примет ное нетерпение мелькало в черных глазах, когда они оста новились на Андрее Степановиче и когда нежная рука с благовоспитанной небрежностью приподнимала для него дру гую чашку... Он вскочил, кланялся, просил, чтоб ее сиятельство не беспокоились, и уверял, что у него очень сладко. Наконец опять уселся, опять на кончике стула, боком, совершенно повернувшись к своему соседу, с тою переменою, что начал прилежно пить чай, который давно простыл от его вежливого обращения. Андрей Степанович говорил много и не менее того повторял: "ваше сиятельство, вашего сиятельства, вашему сиятельству". Князь, важный старик приятной на ружности, слушал его один: то холодно, то с участием, и по этому участию можно было догадаться, что если Андрей Степанович считается первым охотником в уезде, то зани мает также немаловажное место и в иерархии богатства. У них образовалась беседа своя. Никто не мешал им, и никому они не мешали. Только иногда князь, услышав нечаянное какое-нибудь слово, сказанное в другом отделении об щества, бросал туда одну из этих несвязных и часто обид ных фраз, на которые вельможи не ждут ответа и на которые нечего отвечать; да иногда Андрей Степанович делался предметом общего внимания. На несколько секунд умолкали все. Корнет, залетевший из Петербурга на стул подле княжны, перерывал разговор с нею и щурился, всматриваясь в Андрея Степановича; старушка, сидевшая против нее, не сводила с корнета глаза; княжна не позволяла себе ни малейшего движения, но видно было, что скрадывает улыбку, готовую просиять на ее устах; полковник, стоявший на середине круга с ятаганом в руке, вытягивался во всю дли ну воинственного роста, а лет тридцати мужчина в адъютант ском мундире, развалясь немного неучтиво на креслах, под нимал голову вверх и смотрел на небо, точно ничего не слушает. Адъютанты часто, как и чиновники особых поручений, заносчивы, потому что, спутники большой планеты, они имеют право вертеться около нее. Это явление происходило в те минуты, когда голос Ан дрея Степановича раздавался громче, глаза полнели, лицо краснело, когда вспышки охотничьего красноречия, выраже ния, созданные вдохновением страсти: "стая закипела, и ма терой волк загорелся в чистых полях" вырывались из его широкой груди. Но проблеск внимания исчезал быстро, и совершенное равнодушие к особе Андрея Степановича за ступало место электрического действия. Корнет по-прежнему обращался к княжне, по-прежнему старушка смотрела только на него и любовалась им нежнее и становилась на блюдательнее, как будто хотела воротить потерянное мгно вение, искру участия, украденную другим у предмета ее невыразимой привязанности. - Позвольте заметить, кинжалами не дарят, - сказал полковник, относясь к пей, поглядывая значительно на княжну и повертывая ятаган, привезенный по просьбе князя напоказ военным гостям. Ножны кинжала, покрытые облинялым бархатом, были перехвачены в двух местах золотыми бляхами. У слоновой рукоятки, раздвоенной сверху, обложенной дорогими камнями неискусной грани, осыпанной жемчугом, недоставало не скольких украшений: камни повыпадали, жемчуг затерся, но на прихотливом оружии все еще уцелело клеймо роскоши и азиатской красоты, свидетельствуя ясно, что прямой узор чатый клинок, закаленный на заводах Дамаска, служил не уличному убийце, не для куска хлеба. - О, я с него взяла за это грош, - отвечала полковнику мать корнета. - Мало, Наталья Степановна; да и гвардейскому офицеру нейдет платиться медными деньгами, - возразил князь